"Не благодаря, а вопреки."

В мае 2006 года ушел из жизни выдающийся ученый, крупнейший физик-оптик XX века, академик РАН Юрий Николаевич Денисюк. Мне довелось знать Юрия Николаевича почти 60 лет, поскольку мы сначала вместе учились на оптическом факультете ЛИТМО, а затем многие годы работали в ГОИ, имея возможность наблюдать за деятельностью друг друга, а также периодически встречаться и обсуждать волнующие нас проблемы. Я не думаю, что это была дружба в полном смысле этого слова, но не сомневаюсь в том, что это был искренний и устойчивый взаимный интерес, основанный на полном доверии и глубоком уважении. Воспоминаниями об этих редких, но очень важных для меня встречах, а также о полученных при этом ярких впечатлениях мне и хотелось бы поделиться. Надеюсь, что такие воспоминания, носящие подчас очень личный характер, внесут дополнительные краски в образ Юрия Николаевича – талантливого ученого-первопроходца и вместе с тем внимательного и отзывчивого человека, готового всегда прийти на помощь в трудную минуту.

Впервые мне удалось довольно долго общаться с Юрием Николаевичем летом 1951 года, когда наш студенческий строительный отряд около месяца работал в одном из колхозов Лесогорского района Ленинградской области. Мы занимались очень тяжелой и опасной работой (лесоповал и конная трелевка) и фактически жили в лесу, разбившись на небольшие группы (3-5 человек). Ни о какой технике безопасности не было и речи, так что спасибо нашему бригадиру дяде Мише, который смог уберечь нас от несчастных случаев, хотя это было, откровенно говоря, просто большой удачей. Наша работа отличалась еще одной особенностью – с одной стороны нас недопустимо плохо кормили (сырой хлеб, прокисшее молоко, пустые щи или суп из гороховой шелухи и т.д.), но при этом требовали, чтобы на работу и обратно мы ходили с бодрыми песнями (в назидание колхозникам). Вся эта наша деятельность протекала на фоне ужасающей нищеты и повального пьянства местного населения, лишенного всякой мотивации к труду, так что наши песни вряд ли могли повлиять на обстановку.

Мне никогда не забыть того убийственного сарказма, с каким Юрий Николаевич в беседах со мной в редкие минуты отдыха комментировал как общую ситуацию в стране, так и наше положение, которые он квалифицировал как возвращение в середине ХХ века к самым примитивным и малоэффективным формам рабского труда. Его высказывания носили подчас столь негативный характер, что я многократно пытался убедить его быть осторожнее (напомню, что дело происходило в 1951 году). Лишь много позднее я до конца осознал и высоко оценил всю глубину и зрелость его суждений, а также тот факт, что мне он полностью доверял.

Следующее незабываемое впечатление относится к концу 50х – началу 60х годов, когда в один из дней Юрий Николаевич позвонил мне и пригласил заглянуть к нему по возможности скорее. Я, разумеется, сразу пришел в лабораторию ГОИ, где он в то время работал, и Юрий Николаевич сказал, что хочет показать мне некоторые полученные им результаты. Мог ли я подумать тогда, речь идет о его “звездном часе”, т.е. об одной из первых демонстраций предсказанного и обнаруженного им явления, открывшего новую эпоху в оптической науке. Демонстрация состоялась в помещении заброшенного туалета, в котором на месте, где ранее стоял унитаз, был на козлах размещен небольшой деревянный щит с оптической установкой, предназначенной для получения объемных голограмм. Юрий Николаевич коротко изложил мне суть открытого им явления и продемонстрировал несколько первых голограмм, с помощью которых воспроизводились объемные изображения некоторых предметов. Я был поражен гениальной простотой как самой идеи, так и изящным способом ее реализации, вытекающим из фундаментальных положений волновой теории света, о чем я сразу сказал Юрию Николаевичу.

Однако, как выяснилось, не всё и не всем это было очевидно, поскольку у открытия Юрия Николаевича сразу появились противники, причем весьма влиятельные, включая членов АН СССР, которые утверждали, что всего этого не может быть, поскольку все это противоречит фундаментальным основам оптики. К счастью, как это иногда бывает, ускорить процесс признания помог случай. Напомню, что конец 50х – начало 60х годов были периодом Хрущевской оттепели, когда начались разнообразные контакты с западным миром, включая США. Для налаживания таких контактов в области науки в США прибыла делегация во главе с одним из академиков-секретарей Президиума АН СССР, курировавшим естественные науки. На одной из пресс-конференций именитому гостю был задан вопрос, где в СССР находится институт голографии, возглавляемый Ю.Н.Денисюком. В результате возникла пикантная ситуация, полностью аналогичная известному эпизоду из фильма “Чапаев”: “Македонский? Кто такой, почему не знаю? Я всех великих полководцев знаю!” По возвращении в Москву пресловутый академик-секретарь и вся Академия наук СССР узнали, наконец (?!), кто такой Ю.Н. Денисюк и в чем суть его открытия, так что признание пришло из США, после чего последовали и другие различные формы такого признания уже в СССР, включая избрание Юрия Николаевича членом-корреспондентом АН СССР.

Кстати, автора этих строк ждала не столь блестящая, но очень похожая научная судьба – от полного неприятия некоторых принципиально новых идей и результатов, полученных мною в области фотофизики межмолекулярных взаимодействий в 50х – 60х годах, до такого же полного признания на Родине их приоритетного характера и значения, которое состоялось, однако, только после высокой оценки этих идей и результатов в работах (в том числе в монографиях) целого ряда авторитетных зарубежных ученых из США, Германии, Японии и многих других стран. Примечательно, что особенно сильное впечатление на оппонентов произвело получение мною в конце 80х годов приглашения войти в состав первой (учредительной) редколлегии нового международного научного журнала “Journal of Fluorescence”, издающегося в США.

Позволив себе небольшое отступление, оправданием для которого служит только его прямое отношение к основной теме, сформулированной в названии статьи, я хотел бы снова вернуться к Юрию Николаевичу, ставшему в 70х-90х годах заслуженным обладателем самых высоких титулов, званий и наград, какие можно себе представить, включая и избрание его, наконец, действительным членом РАН, что, с моей точки зрения, должно было состояться значительно раньше. Действительно, он был создателем принципиально нового направления современной оптики, руководителем крупной научной школы, а также научного отдела в ГОИ и лаборатории в ФТИ. Его талант, целеустремленность, воля, огромная работоспособность, стремление доводить результаты фундаментальных исследований до возможности их широкого практического использования получили, наконец, полное и всеобщее признание.

Заканчивая статью, мне хотелось бы еще остановиться на некоторых своих наблюдениях, позволяющих судить о присущих Юрию Николаевичу чертах характера, которые определяли как его мировоззрение, так и отношение к окружающим его людям (прежде всего к своим сотрудникам). Разумеется, эти наблюдения носят отрывочный характер, однако они все же позволяют, как мне кажется, более глубоко проникнуть во внутренний мир этого выдающегося человека.

Так, Юрий Николаевич очень внимательно относился к взаимоотношениям членов больших научных коллективов, которыми ему довелось руководить, резко, а иногда жестко осуждая различные формы не корректного (прежде всего непорядочного) поведения отдельных сотрудников. Когда до его сведения доходили слухи о таком поведении, он всегда требовал подробностей конфликтной ситуации, неустанно повторяя, что должен все знать не только о научном лице, но и о моральном облике людей, с которыми он работает.

Будучи ученым-новатором, Юрий Николаевич придавал важнейшее значение новым идеям в науке, особо выделяя приоритетный характер таких идей, который, по его мнению, нуждался не только в пропаганде, но и в защите. Мне довелось неоднократно обсуждать с ним подобные вопросы, и я знаю, насколько резко он осуждал любителей необоснованно приписать себе или приобщиться к той или иной пионерской мысли или идее, открывающей новые возможности в данной области науки. Более того, давая общую характеристику некоторым сотрудникам, он неоднократно предостерегал меня от излишней доверительности при информировании их о неопубликованных научных результатах, имеющих приоритетное значение.

Как я уже упоминал, Юрий Николаевич при всей своей увлеченности основным делом своей жизни и предельной загруженности мог быть удивительно внимательным и отзывчивым в тех случаях, когда речь шла о поддержке людей, которые, по его мнению, этого заслуживали. Я позволю себе привести здесь, причем достаточно подробно только один характерный для него и особенно памятный для меня эпизод такого рода, который произошел в 1987 году при очередной реорганизации ГОИ, проходившей в условиях смены его руководства. В процессе реорганизации в новую структуру института не должен был войти целый ряд лабораторий, включая лабораторию люминесценции Алексея Семеновича Черкасова и мою лабораторию спектроскопии неупорядоченных систем. В один из вечеров (уже после рабочего дня), когда я напряженно анализировал сложившуюся ситуацию, у меня на столе зазвонил телефон. Это был Юрий Николаевич, который сразу же спросил меня, что у нас происходит. Выслушав меня, он жестким тоном произнес слова, которые я запомнил на всю жизнь: “Они там в дирекции с ума что ли посходили? Они что не понимают, что вам цены нет!” Более высокой и эмоциональной оценки нашей деятельности мне слышать не приходилось!

Дальше события в тот вечер развивались таким образом – Юрий Николаевич попросил меня немедленно прийти к нему и после нашего разговора, оставив меня в своем кабинете, отправился в дирекцию, где пробыл около полутора часов. Что и как он там говорил, я не знаю (он сказал мне только, что высказал им в глаза все, что о них думает), но в результате он взял под свое крыло (в свою лабораторию) 5 научных групп (2 из лаборатории А.С. Черкасова и 3 из моей лаборатории) общей численностью 19 человек. Тем самым он в очень трудное время подарил всем нам еще 10 лет полноценной творческой жизни в стенах ГОИ, не выдвинув при этом никаких условий. Более того, Юрий Николаевич сразу же высказался в том смысле, что нам не обязательно становиться голографистами, а следует продолжать заниматься своими фотофизическими и фотохимическими проблемами, периодически докладывая о результатах этой работы на семинарах лаборатории, поскольку такие доклады, по его словам, “будят воображение сотрудников”. Разумеется, все это было связано, в конечном счете, с проблемой поиска новых принципов создания фоторегистрирующих сред для динамической голографии, чему он придавал особое значение. Мне приятно сознавать, что нам удалось внести определенный вклад в решение этой актуальной задачи.

В заключение мне хотелось бы поделиться с читателями одним из наиболее ярких воспоминаний, касающимся своеобразной традиции нашего с Юрием Николаевичем общения, сложившейся в 80х – 90х годах. Очень часто в конце очередной беседы и обмена мнениями он спрашивал “О чем ты сейчас думаешь?” При этом он имел в виду то, как я понимаю перспективы развития своего научного направления или, иными словами, свою “сверхзадачу”. Обычно мой ответ на этот вопрос приводил к дополнительному обсуждению широкого круга принципиальных проблем, относящихся к фотофизике неупорядоченных веществ и физической оптике. В конце одной из наших последних встреч я позволил себе задать ему тот же вопрос, ответ на который меня потряс. Он сказал ”Я думаю о голографии волн Де-Бройля”. Я попытался представить себе, что он имеет в виду, но у меня закружилась голова…

Вот таким был масштаб личности этого человека сделавшего себя сам, ставшего гордостью отечественной науки и по праву вошедшего в число наиболее крупных мировых ученых, определяющих уровень современного естествознания.

Н.Г. Бахшиев